Сергей Михеенков - Солдатский маршал [Журнальный вариант]
Они встретились. Состоялся разговор. И Конев понял окончательно, что никакого будущего в их отношениях нет и быть не может. Решение было обоюдным. Не было ни вздохов, ни слёз, ни заламывания рук. Анна Ефимовна тоже уже жила своей жизнью.
Когда он уходил, Анна Ефимовна спросила:
— Куда ты теперь?
— В Вену. Сколько пробуду там, не знаю.
Она попросила разрешения приехать к нему. Он согласился. Но тут же уточнил, чтобы приезжала с детьми и что никаких отношений в связи с этим приездом у них быть не может. Она согласилась.
Уже из Вены он прислал ей письмо. Это письмо сохранилось в архиве Анны Ефимовны:
«Здравствуй, Нюра! Каждая встреча с тобой крепко взвинчивает мои нервы и бередит старые раны. Сейчас моя язва начинает понемногу подживать. Доктора настаивали на том, чтобы отправить меня в Москву, но в связи с улучшением пока воздержусь. Я не возражаю против твоего приезда с ребятами ко мне, но учти моё состояние. Я жду тебя как хорошего друга, но не как жену, тут у нас всё кончено. До конца жизни постараемся не вспоминать старое… Не беспокойся насчёт своей жизни: как она была обеспеченной, так будет обеспеченной и дальше. Будь благоразумна.
30 июля 1945 года».
Конев поехал в Австрию не один. Антонина Васильевна была, как и все эти годы, рядом. Штаб Центральной группы войск находился в Бадене, курортном городе юго–западнее Вены.
Наталия Ивановна Конева рассказывала: «Мама была вместе с отцом в Бадене. Для неё этот период был наполнен ожиданием счастья. Бомбёжки, лишения, вечный страх потерять близкого человека, который был почти всегда в боевых порядках своих войск или на КП в районе боевых действий, — наконец, позади. Всё вокруг казалось праздником, даже сам красивый старинный город с кружевными башенками готического собора. Практически все сослуживцы отца побывали на экскурсиях в Вене. Остался снимок на память: мама в шляпке и плащике по европейской моде на крыше знаменитого собора Св. Стефана. Могла ли она подумать зимой сорок второго, когда впервые увидела отца в запущенной и неуютной избе под Калинином, что в сорок пятом окажется рядом с ним в самом сердце Европы? Она вспоминала, как поразили её австрийские женщины — только что стихли звуки бомбёжек, а они уже принарядились, с аккуратными причёсками, в хорошеньких шляпках, туфельках демонстрировали свою женственность. Так непривычно для наших женщин, прошагавших в сапогах и военной форме дорогами войны. В венских кафе играла музыка, на площадях и улицах люди танцевали польки и вальсы знаменитого Штрауса. Маме очень хотелось приобщиться к этой жизни, в мечтах она видела себя в вечернем платье и с крошечной сумочкой, элегантной и, главное, любимой Тосей, Тонюсей, как он нередко её называл. Ей хотелось пройтись с ним, таким знаменитым, под руку».
Работа, которую выполнял Конев в Вене, сильно отличалась от того, к чему он привык за минувшие годы, включая довоенные.
Ему удалось быстро найти общий язык с представителями союзного командования генералами Кларком (США), Макрири (Великобритания) и Бетуром (Франция). Конечно, какое–то время помогали его военные заслуги, мощные дивизии, сосредоточенные в советской оккупационной зоне. Но вскоре появились и дипломатические навыки. Генералы — люди одной касты, даже если они генералы разных армий. Договаривались, находили компромиссы, хорошо понимая, что их положение — дело временное.
Официальные встречи, консультации с Москвой, переговоры, решения спорных вопросов, проблемы с созданием Межсоюзной комендатуры, приглашения на вечера, концерты, торжественные ужины, обмен культурными программами.
Конев даже заказал себе фрак с крахмальной манишкой и галстуком–бабочкой. Пошил фрачную пару один из самых лучших венских портных. Когда фрак был готов, он надел его, подошёл к зеркалу, взглянул на себя…
А через полчаса уже ехал на приём в своём привычном маршальском мундире. Тем более что на фрак орден «Победа» не повесишь…
Позвонил Сталин. Конев доложил.
— Есть ли какие просьбы, товарищ Конев? — спросил Сталин.
— Да, товарищ Сталин, просьба вот какая: нельзя ли прислать сюда бригаду артистов, которые бы продемонстрировали своё профессиональное мастерство и поддержали бы своей музыкой освобождённых от оккупации австрийцев?
— Артистов пришлём, — коротко ответил Сталин и положил трубку.
И вскоре в Вене встречали прославленную балерину Галину Уланову, баритона Большого театра Алексея Иванова, пианиста Льва Оборина и других знаменитых артистов. Начались концерты.
Правду сказать, дело было не в поддержке «освобождённых австрийцев». 700 000 солдат и офицеров — огромный контингент наших войск, самый большой из находящихся в Европе. Почти вдвое больше того, который дислоцировался в Берлине и всей Германии. Жизнь в Австрии, пострадавшей от войны несравнимо меньше соседней Германии, быстро стала налаживаться. Глядя на то, как живут, отдыхают и развлекаются местные буржуа, наши солдаты и офицеры тоже потянулись к «жизненным соблазнам», при этом, как водится у нас, вели себя не всегда «подобающим образом». Такие выражения появились вскоре в приказе Конева, который историки назовут приказом «О запрете мародёрства». Приказ пресекал нелегальную, то есть самовольную конфискацию австрийской собственности: грабежи, торговлю в любой форме на чёрном рынке, а также вводил запрет на посещение народных праздников, ночных заведений, кафе, закусочных, где продавался алкоголь.
Опыт борьбы с пьянством в войсках у Конева был. Монголия, Забайкалье, Дальний Восток. Но тут остановить «славян» было труднее, чем где–либо. Там родные стены помогали, а тут, когда на каждом шагу соблазны… К тому же людей подогревал кураж победителей, а это преодолеть было тяжело.
Неожиданно начала прогрессировать старая болезнь — закровоточила язва. Врачи из группы войск посоветовали срочно лететь в Москву, ложиться на операцию. Но потом кто–то порекомендовал доктора из местных, крупного специалиста, успешно практикующего лечение подобных заболеваний.
Доктору не сказали, кто будет его пациентом, видимо, сомневаясь, что тот согласится лечить Главнокомандующего оккупационными войсками, да ещё русского. Врач увидел в прихожей маршальскую шинель, мгновенно всё понял. Но виду не подал. Изучил историю болезни и сказал:
— Я, господин фельдмаршал, член партии национал–социалистов и работал на Гитлера. Наши специалисты никогда не довели бы своего пациента до такого состояния, будь он даже простым солдатом. У вас плохие врачи!
— Господин доктор, — ответил Конев, — если вы можете помочь, помогите. Я позвал вас не как партийца, а как врача.
Доктор осмотрел Конева и сказал:
— Не вижу необходимости в операции.
— Вы так считаете?
— Да. Вставайте. Поезжайте на рыбалку. На охоту. Куда угодно, только на природу. Подальше от дел. И не думайте о своей болезни.
Позже, действительно позабыв о своей болезни, Конев узнал, что врач, осматривавший его, осуждён Нюрнбергским судом как военный преступник, делавший бесчеловечные медицинские эксперименты на людях в концлагере для военнопленных.
Слухи о болезни главнокомандующего самой крупной группировкой в Европе дошли до Кремля. Сталин на одном из заседаний упрекнул Микояна:
— Анастас, что–то наши полководцы, я слышал, прибаливать стали. Что же ты их не отправишь отдыхать?
Вскоре из Москвы пришло распоряжение: предоставить Главнокомандующему центральной группы войск маршалу Советского Союза Коневу трехмесячный отпуск для лечения.
Тремя месяцами отпуска Конев, конечно же, не воспользовался: «Барство». Но всё же в Карлсбаде, на знаменитом курорте целебных вод, он побывал.
Маршал поехал в Карлсбад со своей мадонной — Антониной Васильевной. Всё у них было уже решено. И они были счастливы.
Дни, проведённые в Карлсбаде, как рассказала дочь маршала Наталия Ивановна со слов её мамы, Антонины Васильевны, были самыми счастливыми в их жизни. Весна, цветение садов. Сказочные виды окрестностей Карлсбада. Хороший уход.
Но сказка прервалась совершенно неожиданно.
Глава тридцать восьмая
КОНЕВ — ЖУКОВ. ВОЙНА ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Сталин: «А вы знаете, что Жуков пытался присвоить себе вашу победу под Корсунь — Шевченковским?»
В среде военных уже давно поговаривали вот на какую тему: война закончилась, дело сделано, Хозяину мы больше не нужны, будет приближать и держать возле себя самых послушных и угодливых, остальных…
И вот звонок из Москвы. Звонил заместитель министра Вооружённых Сил СССР Булганин. Он сообщил, что надо срочно вылетать в Москву на заседание Высшего Военного совета. С Булганиным у Конева отношения всегда были неважными, и даже порой хуже. А потому от этого звонка ничего хорошего он не ждал.
